Итак, слушай: мне 18 лет, как тебе уже известно; я девственник, я заглядываюсь на нее, но куда там мне - во-первых, по всеобщему мнению она, если, и не первая раскрасавица, то sex appeal у нее мощнейший, - все мужики с высунутыми языками за ней бегают. А во-вторых, у нее еще парень есть, с ним она и ходит и спит. Ладно, заглядываюсь я на нее, но особо чувства свои не распускаю, потому что вижу, что дело мое заведомо гиблое. И вдруг я обнаруживаю, что она сама! вдруг! начинает оказывать мне определенные знаки внимания - ну там, садится рядом, рука в руку скользнет, и держимся так, ласкаем друг другу ладошки пальцами. Тут я с тормозов, естественно, слетаю и влюбляюсь со страшной силой, таскаюсь за ней, страдаю, ревную и прочая атрибутика влюбленности.
     ...Дома друг у друга часто бывали, там я поцеловал ее в первый раз, мы приходили друг к другу, и я умирал от любви; как-то раз летом мы сидели у меня, она что-то читала, я ей что-то говорил, потом сел рядом на подлокотник кресла чуть позади нее, не мог с собой ничего поделать, начал ей шею целовать, завитки волос возле ушка, щеку - а в губы боюсь, она же реакции не показывает, изучает все это время строчки в книге, уж не знаю, что она там видела в это время, только вдруг она ко мне поворачивается, голову поднимает и целует меня в губы. Это был мой первый настоящий поцелуй, я обмер от страха, неожиданности и наслаждения, от ощущения ее теплых и мягких губ. А глаза у нее были открыты, это она уже потом, целуясь со мной, их закрывать стала... В тот же момент телефон зазвонил, одногруппник интересовался, какой я билет успел выучить к экзамену, я его убить хотел в тот момент.
     Дальше - больше. Как-то раз у меня собрались всей компанией, спать улеглись все вперемешку, я с ней на одной тахте оказался, что-то мы вроде ласково поругались, отвернулись друг от друга, под пледом (все одетые, конечно), и тут чувствую - попка ее в мою упирается, и вроде как прижимается сильнее. Обмирая, просунул я руку, не поворачиваясь, чуть плечо себе не вывихнул, просовываю ладонь под ее джинсы, под резинку ее трусиков и чуть не кончаю от ощущения шелковистой прохладной кожи ее попки под ладонью. Поглаживаю, потом медленно на бедро перебираюсь, умирая от страха, все пытаюсь дотянуться до ее лобка, а это чертовски трудно, лежа друг к другу спиной, ладно, ложусь на спину. А по комнате народ еще туда-сюда ходит - хорошо, хоть темно. Дотягиваюсь кончиками пальцев до начала ее холмика, перебираю и покручиваю жесткие волоски; представляешь, это же в первый раз со мной было, самые сильные ощущения, запомнилось до сих пор... И тут она вдруг тоже руку просовывает и, поглаживая меня по бедру, тихонько подбирается к моему давно уже вздыбленному братишке и тоже чуть-чуть его касается коготками и пальцами, но только касается, не обхватывает, мука сладкая и смертная. Так и ласкали друг друга какое-то время, потом кто-то нас спугнул - мы поцеловались нежно, и убежала она куда-то...
     Потом я ее грудки узнал, твердые, небольшие и ласковые с крупными твердыми сосками, которые я обожал гладить и целовать, она очень возбуждалась от этого, еще мы любили, когда я руку у нее между бедер держал - иногда в кино, иногда дома, во время разных вечеринок, когда никто не видел (а может мы только думали, что не видели нас). Она прижималась лоном к моей руке, я вдавливал ладонь между ее теплых бедер, чуть-чуть двигал пальцами...
     Она приходила ко мне, мы пили чай и болтали, и я обмирал от нежности к ней, смотрел, ничего не видя вокруг, на ее губы, ловил взглядом тень раздвоения ее грудок в глубоком вырезе кофточки, которую она носила тогда на голое тело, ласкал глазами ее тугие округлые бедра. Надолго меня не хватало, чай были забыт, я приникал к ней, питался сладкой отравой ее полураскрытых губ, она позволяла мне ласкать под кофточкой ее грудь и тело, отвечая мне тихими поцелуями и нечастыми ответными прикосновениями к средоточию моей страсти. Я запоминал и впитывал ощущение наполненности ладоней, скольжения пальцев по нежной коже, ее прикосновения, доводившие меня до беспамятства.
     В общем, испытали мы друг с другом почти все, кроме самого главного, я же боялся доже намекнуть об этом - а вдруг рассердится? или обидится? и я так и не знал, как же она ко мне относится и любил ее до умопомрачения. Как-то раз, сидя у меня дома, мы нацеловались вдоволь, с опухшими губами, она начала посматривать на часы. Куда ты торопишься, спросил я. Он ждет меня, ответила она. Тут пусто во мне стало и больно, ты понимаешь... Мне плохо, говорю ей, обнимая и гладя ее волосы. Почему, спрашивает. Потому что я люблю тебя, а ты меня нет. Эти слова я ей первый раз тогда сказал. После мы стояли долго, молчали. Иди уже, сказал я, он ведь ждет. Подождет, отмахнулась она, потом поцеловала меня благодарно и ушла, растворилась в темноте подъезда.
     Через день она пришла снова, чтобы отдаться мне. Мы нашли какой-то пустяковый повод - какой-то вишневый компот, который она безумно любила. Накануне вечером сердце колотилось так, что пришлось выпить валерьянки, мама встревожилась, и предложила мне рассказать, что меня так волнует, экзамены что ли? - как же, разбежался я рассказывать. Мы выпили обещанный компот, после этого, не в силах совладать со своей нежностью, я снова начал обнимать ее, целовать волосы - я повторюсь: меня несказанно тянуло к ее телу, я просто дурел. Зарывшись лицом в ее волосы и целуя макушку, я прошептал ей, я хочу тебя. Она ничего не ответила, но через минуту встала, и держа меня за руки, тихонько пошла - я обнимал ее и мне пришлось пятиться задом, а она чуть подталкивала меня, пока вдруг с безумной радостью я не понял, что подталкивает она меня в сторону родительской спальни...
     Там я ее начал раздевать, расстегнул пуговицы, снял кофточку и бюстгальтер, это мы и раньше проделывали, но когда я начал снимать с нее юбку, она задержала мои руки и, возбужденно блестя глазами, начала быстро говорить шепотом: "Что мы делаем? Мы с ума сошли...". Да, мы сошли с ума, отвечал я ей, целуя ее грудь, ну и пусть, разве это плохо, сходить с ума, и прочее в том же роде, когда уже неважно, что говоришь и что слышишь. Внезапно меня осенило, я помнил, что мама должна скоро уже прийти с работы, но мог ли я тогда остановиться? Подожди, сказал я, встал и вышел в коридор. Там я убрал ее туфли из прихожей и защелкнул замок двери так, чтобы снаружи его открыть было нельзя. Как в полусне, я вернулся к ней. Она сидела в той же позе, что я ее оставил - опершись руками на кровать, с обнаженными грудками и с полуснятой юбкой на крепких бедрах, обтянутых тонкими черными колготками. Я взял ее за плечи и потянул к себе - она встала, как сомнамбула, и остальное сняла сама, переступила через трусики и остановилась в ожидании. Молниеносно раздевшись, я обнял ее, прижавшись всем телом, и мы мягко опустились на кровать, с которой я предусмотрительно откинул ворсистое покрывало.
     Я начал ласкать ее, пытаясь припомнить все свои теоретические познания, я целовал и всасывал ее соски, мял и гладил грудки, чуть разведя ее бедра в стороны, ласкал и тер ее лоно, раздвигая пальцами упругие колечки волос ее треугольника - я хотел сразу приникнуть к ней губами, там, но она не позволила, моментально накрепко сжав бедра и, не отпуская мою голову, впившись в губы поцелуем. Очень скоро она сказала, не открывая глаз, хрипло - мы разговаривали движениями губ - и сколько раз у тебя это было, до меня. Ни разу, ответил я так же беззвучно. Она изумленно и радостно приоткрыла глаза, взглянув на меня уже по-новому, и начала благодарно и нежно оглаживать меня теплыми ладонями по всему телу...
     Я уже готова, смущенно сказала она, прижимаясь ко мне еще теснее. И вот тут-то, а может и незадолго перед этим, мое звериное вожделение перешло в иную плоскость - плоскость нежности и ласки, что немедленно сказалось на моей боеспособности. Я, видишь ли, будучи юношей начитанным, был готов к этому, о чем ей и сообщил. Он боится, ему нужно помочь, сказал я. Я знаю, улыбнулась она, обхватила моего вялого братишку прохладным колечком пальцев и честно попыталась помочь мне. Увы, бесполезно, тут я понял, что усилием воли, даже с помощью волшебства ее пальцев, мне ничего не добиться. Подожди, сказал я, отводя ее руку, давай просто полежим. Я положил ее на себя, зажал ее теплыми бедрами мою поникшую гордость и начал ласково гладить ее спину, нащупывая и считая пальцами родинки - тело у нее было очень смуглое до странности - как экзотический налитой плод, случайно попавший в наши холодные края... И вот это помогло, неожиданно я почувствовал в себе новый бешеный прилив энергии, меня расперло вдруг и сразу, до зуда, до головокружения - и рывком я перевернул ее на спину и развел ладонями ее бедра.
     Царапанье ключа в замочной скважине двери оглушило нас как удар гонга над ухом. Моментально вскочив и перекатившись через меня, она на мгновение испуганным зверьком нависла надо мной, ее упругие грудки раскачивались прямо над моим лицом. И несмотря на абсурдность ситуации, я подставил ладони и на секунду ощутил их нежную тяжесть. Подожди, замри, хотел сказать я, дверь закрыта, сюда никто не сможет войти - но она уже вскочила, одним неуловимым движением схватила скомканную одежду и унеслась в мою комнату, продемонстрировав мне в едином движении восхитительное зрелище своей испуганной голенькой фигурки. Тогда, под настойчивый стук в дверь и скрежет ключа в замке я встал сам. Мысли путались, как мои негнущиеся пальцы, суетливо проталкивающие непослушные пуговицы в петельки рубашки. Стараясь не дышать, я бесшумно застелил постель и убрал следы беспорядка. Я забыл только про задернутые мной шторы, вспомнил уже после...
     Я последовал за ней. Она была уже одета, и только расширенные зрачки, да часто вздымающаяся грудь свидетельствовали об ее напряжении. Что будем делать, испуганно спросила она. Я не знал. Можно было затаиться и выждать, когда маме надоест колотиться в дверь, и она уйдет, например, к подруге. Ладно, сказал я, открою, скажу, сидели на лоджии, не услышали. Обреченно ступая, я подошел к двери и отпер ее, далее последовало скучное и путаное вранье, объяснение, извинения, затем я вернулся к ней.
     Она сидела тихо как мышка, изучая невидящим взглядом рисунок на обоях; я подошел, обнял ее сзади, прислонился к ее щеке. Все в порядке, сказал я. Теперь я боюсь выйти отсюда, прошептала она. Мы поглядели друг на друга и неожиданно одновременно прыснули, разряжая напряженность обстановки. Внезапно она заерзала. Я хочу писать, заявила она, но боюсь пройти мимо твоей мамы. Да не съест она тебя, ласково убеждал я ее, ну вот хочешь, пописай в бутылку, есть у меня полупустая бутылка из-под шампанского. Ты с ума сошел, хихикнула она. Так мы некоторое время сидели, затаившись, и, и сдерживая смех, искоса поглядывали друг на друга, иногда ее лицо передергивалось гримаской нетерпения, и тогда она судорожно сжимала колени.
     После этого мы не встречались недели две, а потом, когда она снова пришла ко мне, я, увы, уже не мог похвастаться своей невинностью. Первой женщиной моей стала моя одноклассница, а я был ее первым мужчиной. Что поделать, круг знакомств тогда у меня был широк, а желание испытать то, что всегда казалось мне высшим счастьем на свете, было слишком сильным, как, впрочем, и у нее. Нам с ней ничего не нужно было от друга, кроме секса. Она ждала своего парня из армии и была девственна как только-что вылупившийся птенец; внезапно мы оба почувствовали себя готовыми к обоюдной близости и все произошло за несколько встреч, легко и классически - без особого пока удовольствия, было только огромное наше облегчение, что это все наконец произошло и мы теперь гордо можем считать себя истинными мужчиной и женщиной. Была небольшая боль, суетливое беспорядочное нащупывание единственно верного пути, неописуемое ощущение сжимающейся и охватывающей горячей плоти, теснота узкого дивана, легкий стон, ее ногти, впивающиеся в мои плечи, и выброшенная после мною простыня.
     Впрочем, моя любимая... я ей тогда же сказал об этом. Не знаю, что она почувствовала, наверное, я думаю, горечь - хоть она и любила другого и вышла за него, горечь, наверное, все равно была. Мы встречались и после, и близки мы были еще не раз, но моей Первой, она, видишь ли, так и не стала.